Ростислав Мурзагулов - Бабай всея Руси, или Операция «Осень Патриарха»
Обычно в таких случаях присутствовал еще и третий из основных мотиваторов олигархов, а именно – эмоции. Например, месть. Вроде и не были знакомые мне олигархи дураками, и должны были понимать, что из мести лезть на себе подобного чревато последствиями, но удаль молодецкая из них перла точно так же, как и из гопоты, сидящей на корточках по подворотням.
На мой резонный вопрос: «Андрей, а на хрена тебе надо лезть на живое место?» – тот снова вскипел:
– Вот ты тоже не понимаешь! И Кац вон не понимает!
Марк Моисеевич Кац был тем самым то ли заместителем, то ли младшим партнером такого типа, без которого не обходится ни один уважающий себя олигарх. Кац с олигархом – со школьной скамьи.
Он все знает, все помнит, все понимает лучше босса и пытается не дать ему залезть во все мыслимые блудняки, куда олигарх с утра до вечера рвется благодаря своей флибустьерской сущности. Мы, шустрые мальцы, кацев не любим.
Олигархи ведь с нами запанибрата, и деньги считать для них – западло. А кацы – это именно они протяжно вздыхают и немигающе смотрят на нас поверх своих круглых очков глазами, полными укора, и уточняют, действительно ли в долларах наша смета, или ошибочно значок доллара появился вместо слова «руб.»?
Это они морщатся, когда мы рассказываем о своих героических подвигах по спасению репутации олигарха, и наверняка, гады, раскрывают ему потом глаза на наше сильно преувеличенное влияние на его имидж.
Это они, гадины, рассказывают рано или поздно олигарху, что те чудеса полиграфии, которые мы ему показывали в ходе его избирательной кампании, рассыпая мудреные термины про воздействие на электорат, не оказали на электорат ни малейшего воздействия. Поскольку отпечатаны были в количестве трех штук каждый плакатик, только для показа олигарху, а остальные бабки мы благополучно попилили, выиграв выборы лишь благодаря Ивану Сидорычу.
Но сегодня Кац работал мальчиком для битья, и олигарх не его использовал для того, чтобы мои слова делить потом на 16, а искал у меня поддержки и защиты от Каца.
– Вот вы говорите риски?! Да, бл…, риски! Риски! Если сожрать от щас Бабая, потом от х…ебая, потом от м…дабая!!! У нас страна такая! У нас бизнес такой! Проглотишь один раз – за человека считать не будут!!!
Бобр рычал на весь ресторан. Китайцы робко жались к стенам, студенты глубоко погрузили носы в свои тарелки с удоном[2].
Из его путаного рассказа мы с Кацем услышали, что Бабай то ли недодал процессинга, то ли передал терефталевой кислоты – в общем, куча какой-то нефтехимической мути, из которой выходило, что дед нанес Бобру страшную обиду, простить которую было никак нельзя.
Кац слушал, скептически закатив глаза. «Хай-вэй, сейчас он опять станет тратить наши деньги!» – стенало его лицо, выражавшее всю скорбь еврейского народа. Я же понимающе кивал. Хотя единственное, что понимал, было то, что нужно понимающе кивать. Был, правда, очевиден еще один факт: чувак закусился и средств на кампанию жалеть не будет. Ну, я ж его честно предупредил об издержках. А дальше – каждый сам песец своего счастья.
Кац был разбит, аргументы – найдены, предложения Бобра – горячо поддержаны, и я без особой торговли принял предложение стать креативщиком рабочей группы по сносу Бабая.
Первое совещание рабочей группы состоялось здесь же, в «Дружбе».
Бобр без обиняков вышел на конкретный базар:
– Значит так. Кандидат у нас есть. Начальник штаба есть. Рисуй смету, проводи через Каца. И сразу думай, как решить главный вопрос. Нужна поддержка Кремля. Щас по губерам решает Юревич. А у Юревича работает твой братан Василич, так? Прикинь там, чо к чему?
Олигарх вопросительно поднял брови. Его вопрос заключался в том, нельзя ли дать кому-то денег за поддержку Кремля. Ответ у меня был готов даже без консультаций со знатоками:
– Андрей, ты знаешь, Юревичу нельзя тупо дать бабла и попросить поддержать. Он как бы не про это. То есть бабло у него откуда-то есть, но к нему нельзя зайти, кинуть пачку на стол и сказать: «Бобровский. Бабайская область». Ему можно просто попытаться показать многочисленные косяки деда и сделать в паблике ситуацию в области настолько вопиющей в каком-то смысле, что оставлять Бабая будет вредно для имиджа Самого Михал Иваныча. Тогда Юревич согласует все с Митей, вытащит дедушку в Москву и заставит его написать заяву «по собственному». А в это время мы должны аккуратно подпиарить, как ты умен, красив, как любишь родную область, какой у тебя колоссальный опыт в госстроительстве, а там и найдутся добрые люди, которые тебя к Мите или даже к Самому заведут.
Бобр кивнул:
– Принимается. А что с «Байнефтью»?
Это был еще один фактор, который нельзя было не учитывать. Раньше Бабай был всемогущ, потому что в его руках была «Байнефть» – огромный нефтеперерабатывающий комплекс, в который еще в советское время влили оборудования миллиардов на 15 зелени и который с тех пор исправно генерировал по миллиарду-другому все той же сочной и чистой зелени в год, причем без особых издержек.
«Байнефть» когда-то давным-давно приватизировала фирма «Свисток», у которой, как водится, на балансе были стул и счёты. Владели «Свистком» безвестные сотрудники самой «Байнефти», контролируемые сыном Бабая. А все вышеописанное позволяло деду на голубом глазу заявлять в интервью, что он «ТЭК не отдал олигархам, а оставил трудовому коллективу».
Однако это все прокатывало до тех пор, пока у бабаев в регионах была власть. Когда всю ее свезли в столицу Великой Страны, то и бизнесы от бабаев перекочевали к предпринимателям, как у нас говорят, «понятным для федеральных чиновников».
Одним из последних больших чиновников, «понятные» которому предприниматели пока ничем не владели, был Госсекретарь и правая рука самого Михал Иваныча по имени Дмитрий Александрович Зайцев. За глаза его все называли Митей – за малый рост и милый вид.
Однако милый малый Митя показал зубки сразу же при назначении на должность Госсекретаря. Он лихо раскидал прежних фаворитов Михал Иваныча по углам и стал не только по названию вторым человеком в стране, но и реально сконцентрировал у себя власти столько, что только у Михал Иваныча ее было больше. Но при этом Михал Иванычу внутристрановая повестка к тому моменту наскучила, и ему хотелось править миром, что он с переменным успехом и делал. А внутри страны правил Митя.
По всем понятиям, приятелям такого солидного человека не могло не перейти во владение какое-нибудь солидное предприятие. Последним солидным предприятием в стране как раз и оставалась «Байнефть». После короткой схватки и пары уголовных дел, заведенных на сына по поводу кражи «Свистком» «Байнефти», дед поднял лапки кверху, лавку сдал и сказал по телевидению свое знаменитое на всю страну:
– А что делать? Жить-то надо.
Счастливым новым владельцем «Байнефти» стал Митин друг и олигарх по фамилии Пентюшенков, которого в тусовке звали за глаза «Пентюх». Он был знаменит обращенной к строю генералов на инаугурации Мити фразой, случайно пойманной кем-то и быстро разлетевшейся:
– Митя вам всем, бл…, покажет!
Митя, собственно, и показал. Среди генералов, как потом выяснилось, тоже были желающие забрать последний большой завод. Но к чести Михал Иваныча надо заметить, что пацан сказал, что Митя внутри рулит – Митя и рулил. До тех пор, пока пацан не передумал.
Пентюх же рулил «Байнефтью». И, разумеется, не мог не иметь мнения по тому поводу, кто будет рулить самой Бабайской областью дальше. Поэтому Бобру было важно заручиться поддержкой нового владельца бабайской нефтянки. Ибо Пентюх был одним из немногих, кто, наряду с Юревичем, мог зайти к Мите и сказать ему: «Доколе?! Будет править это чудило, которое…»
А вот которое – это нам и предстояло придумать. А после ввести эту информацию в подкорку тем, кто принимает решения, да так забористо, чтобы они решили дедушку снести, а поставить на его место, например, Бобра. Или еще кого-нибудь. В принципе, было все равно кого, так или иначе – новый губер будет знать, кто дедушку допинал, и нам нашу делянку на родине отведет.
Мы и стали думать.
Десант вежливых зеленых человечков
За сутки до эндшпиля
То лето в нашем краю вечнозеленых помидоров было теплым. И как раз на выходные пришлось, шутят у нас без малейшей доли веселья. В этот теплый выходной я сидел на работе и с отвращением ваял то ли отчет по планам, то ли план по отчетам – какую-то страшно важную бумажку, без которой шефиня, конечно, не выжила бы до понедельника.
Я руководил в заметной на нефтяной карте мира большой компании блоком пиара-джиара[3] -айара[4]. Моей задачей была любовь. Любовь всех и каждого, от дворника до президента и мировых инвесторов, к нашей дурацкой компании. Которая заслуживала весьма немного этой любви. Ну а за что ее было любить, если первое, что сделал ее менеджмент после покупки, – снизил зарплату 40-ка тысячам рабочих на 20 %, а отчисления в бюджет – аж на 40 %. Совсем похерились статьи на безопасность, то тут, то там на заводах забумкали взрывчики. Пара человек ушли к праотцам, а остальные начали вдыхать значительно меньше кислорода в воздушной смеси. Повысились только дивиденды акционеров, зато очень заметно. Это все было красиво названо словом «оптимизация», но любовь окружающих к оной отчего-то не случилась.
